Школа в Кармартене - Страница 4

Гвидион, погруженный в учение, мог по неделям ходить в отцовской рубахе и в совершенно нормальных, с его точки зрения, штанах из овечьей шерсти. Ллевелис обычно носил одежду эпохи, но носил ее с изяществом и независимостью человека, не прикованного к своему времени. На спинке его кровати подчас можно было видеть небрежно брошенными два-три непарных носка, которые он поспешно сметал в невидное место при появлении гостей.

На всех предметах, где рассаживали по складу ума, Гвидион и Ллевелис оказывались в дальних противоположных концах класса.

…Гвидион с Ллевелисом бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Ллевелис, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. «Вам директора? — быстро спросил он. — Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает». Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из-под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Мак Кархи взмахом руки создал во дворе модель пригородного поезда и учил всех заходить в двери. Девочки визжали. «Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз», — и Мак Кархи с обворожительной улыбкой зашел в вагон и снова вышел. Потом он обернулся вороном, взлетел на крышу вагона над дверью и кивком дал всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Ллевелис подозревал, что негласный девиз Мак Кархи — «Не объясняй очевидного», и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь — сам Мак Кархи, но из года в год заниматься ими приходилось. Мак Кархи, полагая, что предмет обязывает, неизменно появлялся на пэвэ в потрепанных черных джинсах, но поверх все равно носил мантию с кружевным воротником.

— Слушай, ну зачем нам это уметь? — простонал Ллевелис. — Все равно же это никогда в жизни не понадобится!..

— Никогда не знаешь, куды вопрешься, — задумчиво возразил Гвидион, в сомнительных случаях жизни обыкновенно цитировавший свою прабабушку.

Но при следующей фразе доктора Мак Кархи поежился даже бывалый Гвидион.

— Есть такой поезд, который ходит под землей, — тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказал Мак Кархи.

* * *

— Что это вы пишете, дитя мое? — раздался ядовитый голос у Гвидиона за плечом. — «…причиняя большой ущерб исконному населению Британских островов…». Запомните, молодой человек: исконное население Британских островов — это я. Все остальные появились там гораздо позже. А это? «Наши знания об этом времени весьма скудны и приблизительны, и события эти по большей части принадлежат области неизвестного». Гм… Если вам нечего сказать, сокращайте, сокращайте это математическими значками. Наши знания об этом t → 0, и cобытия эти Є Х. А то изводите только пергамент. Пишут, пишут, — сами не знают, чего пишут. Единственное, что я могу сделать для вас как очевидец и не последний участник этих событий — это оставить вас после уроков, и вместо всей истории Британии вы будете мыть пол. Вот этой тряпкой. О, о, о. Я вижу на вашем лице ужас. Это старая, заслуженная тряпка. Мне подарили ее в Аннуине. Имя ее… впрочем, оно вам ничего не скажет.

Так Гвидион впервые увидел своего учителя Мерлина, и ему еще повезло. Тряпка, явно сделанная из шкуры дракона, с шипами на спине, огрызалась и извивалась, когда он пытался отжать ее. Но гораздо худшим способом с учителем познакомился Ллевелис. На вступительном экзамене Мерлин, доверительно перегнувшись к нему через подлокотник кресла и всем своим видом показывая, что готов слушать ответ по билету, представился:

— Профессор Мерлин Амброзий… Или Аврелий?.. Извините, память уже не та.

— Как? Профессор Мерлин? — закашлялся Ллевелис. — Но ведь вы…

— Я что? — быстро спросил Мерлин.

— Я читал, будто с вами произошла… одна неприятная история.

— Одна?! Вы мало читали.

— Ну, что-то с креслом… Лемурий Кумбрийский писал, — Ллевелис не мог оправиться от смущения. — Ох, как же там было?.. А, да!

«…Вы видите магические знаки,
Начертанные мною? — молвил Мерлин. —
Они гласят на древнем языке,
Что каждый смертный, севший в это кресло,
Немедленно исчезнет навсегда».
Тут грянул гром, и стены пошатнулись,
Посыпались со звоном витражи,
И вздрогнули собравшиеся в зале:
Сказав сии слова, волшебник Мерлин
Сел по ошибке в собственное кресло
И, к ужасу собравшихся, исчез.

— Не припоминаю, — сказал Мерлин задумчиво, потирая лоб. — А! — он хлопнул себя по лбу с видом человека вспомнившего.

Великий маг? Блестящий прорицатель?
Так утомился в продолженье речи,
Что помутился разум у бедняги?
И пятнами какого хочешь цвета
Он весь покрылся, с ног до головы?

Ллевелис сгорел со стыда.

— И, закатив глаза, он начал биться? — не переставал цитировать Мерлин. — И булькало…

— Так это все неправда? — терзаясь, спросил Ллевелис.

— И, как отныне знает каждый школьник, он, пошатнувшись, рухнул в это кресло, войдя в века как полный идиот, — закончил Мерлин. — Ну, почему всё? Однажды я действительно исчезал ненадолго. И больше моего места никто не занимал. А то, знаете, чертовски трудно найти свободное место, когда приходишь последним. Такие свиньи! Никто не уступит придворному магу!.. Чем меньше вы будете читать Лемурия Кумбрийского, Ллеу, дитя мое, тем более и более свет знания будет разливаться по темным закоулкам вашего разума, так что со временем дойдет и до самых пяток. Продолжайте.